Я с Кобзоном познакомилась по работе.

В начале 90-х я для программы Сергея Шолохова «Тихий Дом» делала передачу «Зачем художнику власть?» — разговаривала с Губенко и Соломиным-старшим, с Басилашвили и Тереховой, с Драпеко и Говорухиным, с Роланом Быковым и Граниным, а встречу с Кобзоном всё откладывала на потом — как-то что-то мне с ним говорить не особо хотелось.

Он для меня тогда проходил под прозвищем «Ося, сними берет» и я считала его громко поющим для колхоза нафталиновым кретином.

Но — куда деться, наконец, пришлось договориться, и он мне назначил встречу и съемочное время у себя в офисе «Московии», располагавшемся на последнем этаже ужасной зеленой каланчи на Тверской, которую — каланчу, а не Тверскую — уже давно снесли и мало кто сегодня ее помнит.

И вот я со съемочной группой и оператором Борисом Лазаревым поднимаюсь к нему, он приветлив, мил, и старомодно воспитан, а я нахальна и чуть ли даже не презрительна: в ту пору всякий уважающий себя либерал — а я была именно такова — считал, что он — мафиози, друг воров в законе и сам чуть ли не такой же.

Вот и я разговаривала с ним, как с дебилом.

— Иосиф Давыдович, я вот вас спрошу про это — а вы мне ответите это, а потом про это — а вы мне это…

Кобзон улыбался, терпел сколько-то, а потом сказал, с добродушной ухмылкой.

— Деточка, видите ли, я, возможно, с виду идиот, но на самом деле — вполне ничего! — и первым засмеялся, чтобы снять неловкость.

И я засмеялась. И как-то сразу стало легко и приятно с ним общаться, он и вправду оказался и умен, и тонок, и образован. И — главное — блестяще остроумен.

Мы всей съемочной группой тихо кисли от смеха, слушая его рассказы, байки, анекдоты, которые он травил безостановочно, и было видно — он рад благодарным новым слушателям.

Потом мы попрощались, и расстались приятелями. Через пару часов он позвонил.

— Ира, вы еще в Москве? А вас в Питере будут встречать?

— Да, конечно, микроавтобус — мы же с аппаратурой!

— Ой, а можно, я к вам на вокзал пришлю посылочку в Питер? Она большая. Но у вас ведь и места много, вы же с аппаратурой, правда?

«Посылочка» оказалась двумя профессионально упакованными тюками в мой рост величиной. Я выругалась — но делать было нечего. Благо, по приколотому к тюкам адресу было понятно, что везти с вокзала недалеко.

Он позвонил снова.

— Ира, совсем забыл вас предупредить. Вас будут спрашивать — кто прислал, да откуда, и вообще. Пожалуйста, прошу вас, не говорите. Ну, просто, скажите, — друзья, мол, передали через десятые руки — договорились?

Мы приехали к зданию с надписью «Детский дом № …». Выскочила толстая пожилая тётка, завсплескивала руками и запричитала.

— Ну это ж надо, а? Ну это ж бывают святые люди, а? Я думаю, это иностранец какой-то, наши же так не могут. Наши добрые — вы не думайте, — но они же как: купят партию вещей или продуктов целиком, а там хоть трава не расти — надо нам, не надо… А этот же — вы не представляете — тарахтела она — Этот же — к каждой вещичке записочку приколет с именем, про всех всё знает, кому что сейчас нужно, с размером же ни разу не ошибся. Вот ни разочка же! (и с любопытством) А вы его тоже не знаете?

Я отвечала, как договорились.

Тем же вечером сидела у меня в кухне сокурсница, Ирка Шимбаревич, личный помощник Гоги Товстоногова. Я ей рассказывала эту всю историю. Она ахнула.

— Ну ты смотри, он уж сколько лет это делает! Это ж и я от него возила, и Володя Спиваков, и Юра Башмет! А тётке никто не проболтался. Так ведь и думает, что богатый иностранец деткам помогает…

Я его тогда полюбила, и перестала выключать телевизор, когда его видела.

Его чувство юмора меня всегда восхищало, а во время довольно постыдной телепередачи с очередного юбилея МХАТа (это когда к пьяноватому Олегу Николаичу, сидящему на сцене в декорации театрального буфета, из зала и из-за кулис шёл киношно-театральный народ с подарками, а зрители в зале и перед телевизором наблюдали, как они на сцене выпивают и закусывают тёплой компанией), так вот, во время этой передачи единственные два приличных выступления были — это Юрский и Кобзон, который невыносимо смешно спел монолог чеховской Сони, положенный на музыку Рахманинова, но Ефремов уже не смог остроумно отыграть это выступление, а сам Кобзон не сумел вовремя остановиться, и не спеть длинного шлягера. Впрочем, мало кто в тот вечер продемонстрировал художественный такт и чувство меры…

А потом был юбилейный вечер Кобзона, и я, телеобозреватель крупнейшей питерской газеты, написала про этот «телемарафон» статью.

Ко мне после этого подсел в ресторане Дома кино Лев Лурье, и сказал: «Ну, вы — нонконформиииист! В наше время хорошо писать про Кобзона мало кто отважится!».

Я так и не поняла — он меня тогда хотел похвалить или обидеть — да, впрочем, не суть.

Потом, уже попозже, он меня потряс еще раз: во время Норд-Оста. Туда же начальство-то всё наше приссало заходить. Зашёл Кобзон. Уговаривать. Его, еврея, отморозки могли грохнуть прямо на входе. Но он был мужик и ему было стыдно.

Я сейчас тут приложу текст той старой своей статьи.

И хочу ею попрощаться с этим удивительным, необычным, очень талантливым и добрым человеком — Иосифом Кобзоном.

Светлая добрая ему память!

Волшебная ночь

Честное слово: я просто потрясена…

Когда неделю тому назад я терпеливо, но с возрастающей скукой, смотрела все, что показывали по разным телеканалам в связи с юбилейными торжествами в Москве — плохой ТЮЗ на Красной площади, периодически прерываемый выступлениями великих музыкантов, аккомпанирующих идиотскому Емеле и т. п., я с горечью подумала: вот ведь, и большие деньги не помогают вернуть утраченную культуру праздника.

Богато сделать еще могут, весело и красиво — уже нет.

Ох, как я была не права!

Каждый, кто «от звонка до звонка» смотрел длившийся почти 11 часов прощальный концерт Иосифа Кобзона, я уверена, потрясен не меньше, чем я. Мой 19-летний сын, фанат питерского рока, Цоя и Шевчука, презирающий «попсу», сидел перед телевизором, пораженный и восхищенный. Размахом, великолепием происходящего, именами и лицами в зрительном зале и на сцене, но прежде всего — самим Кобзоном. И таких новых почитателей в этом поколении у Кобзона наверняка появились теперь сотни тысяч. Что же говорить об их родителях и дедах, для которых Иосиф Кобзон- часть личной биографии!

Как он пел! Начав несколько зажато (сердце екнуло: неужели голос его подведет в этот торжественный вечер), он, как настоящий Артист, «заводился» от публики в зале, от атмосферы, от партнеров. Он пел все круче с каждой минутой, и даже тогда, когда казалось, что круче уже невозможно. И голос был прекрасен, молод и свеж, и сердца в каждую вещь вкладывалось столько, что комок подступал к горлу, а неутомимость этого фантастического человека просто поразила воображение. Не зря же заметил Муслим Магомаев, в бесполезных попытках отказаться петь: «Тебя все равно не перепоешь!».

Репертуар такого диапазона, какого нет больше ни у одного поющего артиста в России (не скажу про весь мир — не знаю; но подозреваю, что в мире — тоже!). От фольклора до советской эстрадной классики, от романса до народной песни и духовной музыки. Он пел с хором и с оркестром, пел a capella, пел в дуэте с Зурабом Соткилавой, с Муслимом Магомаевым, с Аллой Пугачевой, с Олегом Газмановым, с Александром Розенбаумом, с Юрием Лужковым и даже с Владимиром Жириновским; пел трио с Львом Лещенко и Владимиром Винокуром, пел с ансамблем армии и с еврейским ансамблем. Поздравлявших его только на сцене не перечесть, и было видно, что все они и впрямь его любят (а что бы им врать, на самом-то деле, особенно в пять утра?), и все это были знаменитые в своей области деятельности люди — и артисты, и не-артисты. И было видно, что старались они персонально для него, а не для повышения собственного рейтинга. Все поздравительные номера были явно сочинены специально к случаю и тщательно отрепетированы только для этого единственного раза, а вовсе не «впрок». Неужели этот потрясающий… нет, не концерт даже — этот потрясающий многочасовой хэппенинг — не будет повторен по телевидению в записи для тех, кто хотел бы посмотреть его еще раз или просто не смог посмотреть в ночь на 12 сентября?!

А все-таки, повторюсь, лучше всех и вся был он сам. Иосиф Кобзон.

…Несколько лет тому назад, делая телепрограмму, я брала у него интервью. Он принял нашу группу у себя в оффисе, был мил, приветлив, прост. А я «готовила персонажа»: «Иосиф Давидович, я скажу Вам это, а Вы мне ответите то…». Он потерпел это безобразие пару минут, а потом ровно, без раздражения, улыбаясь, заметил: «Вы знаете, я сам скажу, ладно? Я, может, кажусь идиотом, но в самом деле я — ничего!».

Так вот: и тогда, и особенно нынче, он был гораздо лучше, чем «ничего». Глядя на Кобзона, начинаешь понимать, что богатый артист — это очень хорошо. Потому что его не купишь. Потому что он и в самом деле дружит, а не «прогибается». Потому что в этом огромном партере он знал в лицо и по имени каждого. Что не забыл никого — и ему было все равно, кто и как на это посмотрит. И в этом зале оказались люди, которые при других обстоятельствах ни за что не оказались бы в одном зале. Он сказал, что свела их вместе любовь к песне. Достойные слова. Но свел их вместе он, если по правде. Все они пришли к Кобзону. Он был полон такого достоинства и силы, такой свободы и остроумия, такого спокойного самоуважения, какое может себе позволить только абсолютно независимый, уверенный в себе человек. В нем не было вульгарного эстрадного наигрыша, капризности или эпатажа. Того, что в нынешнем шоу-бизнесе называют «пафосом». Он вел себя как умный, хорошо воспитанный человек, чего на современной эстраде не умеет кроме него никто.

И он не боялся быть сентиментальным. Когда плакалось — плакал. Для множества людей, смотревших телевизор, открытием стала его гигантская благотворительная деятельность (про нее, обыкновенно, не пишут в газетах, а сам он ее не сильно афиширует). И он не стеснялся поучить зал хорошим манерам: «Хлопайте артистам, на вас же по телевизору смотрят!». И шутил, и травил смешные анекдоты, чтобы «разбудить заснувший зал» (хотя зал вовсе не засыпал, а лишь несколько пустел). Ясное дело, после всего, что в эту ночь показали по телевизору, его выберут в Госдуму. И значит в Думе станет одним неподкупным человеком больше. Уважаемым человеком, который исправно платит немалые налоги, содержит Камерный театр, помогает вылечить детей-инвалидов, вырастить детей-сирот, выстроить храм.

Я дотерпела этот телемарафон до конца.

Наверное, нас, таких, немного: начавшись в 8.30 вечера, трансляция закончилась в 6.30 утра. Я дотерпела косноязычие всех мэров бесчисленных городов Нечерноземья и Сибири, жаждавших лично поздравить Кобзона. И всех зарубежных гостей — королей эстрады моего детства. Это его география, и мне было уже интересно: насколько хватит его азарта. Азарта хватило на все: обещал «продержаться до последнего человека в зале» , и продержался. Больше 10 часов на ногах, не сходя со сцены. В свой юбилейный день рождения, когда обыкновенно люди выпивают и закусывают, Иосиф Кобзон «отмолотил» как стахановец, две смены подряд — дневную и ночную. Конечно, для себя. Конечно, для нас. И для каждого из тех специально приехавших гостей, кого не захотел обидеть невниманием, как бы скромны их особы ни были… А еще в эту ночь, которую сам Иосиф Давидович назвал волшебной, в очереди на поздравление до утра достояли Эдита Пьеха и «На-на», Валерий Леонтьев, Анжелика Варум, Ирина Отиева, Наташа Королева и Игорь Николаев, которые пели живьем, несмотря на то, что их выход на сцену произошел лишь после 4-х утра И тон их поздравлений был не фамильярен, а почтителен, чего вообще сегодня на эстраде не бывает.

На сцене выросла большая оранжерея. Вагона на три цветов. Грузовика на три подарков.

Нет, честное слово: я просто потрясена…

Слушая все, что пели ему, а главное, что пел он, я поняла, почему его ТАК любят столько лет.

Голос и талант — это конечно да. Но уникален он другим. Тем, что слушая его, чувствуешь гордость, боль и радость, проникаешься (простите за высокопарность) патриотизмом, любовью к Родине просто до слез. Верой в добро и благородство, в любовь и дружбу. Нравственность содержания — единственный ограничитель на его «репертуарной шкале». То, что он в этот вечер прощался с публикой — так светло и высоко, так нежно, — причиняет почти страдание. Впервые в жизни меня не покоробили слова, сказанные кем-то: «Вы — это Россия».

Ведь он даже не знает, что сделал для культуры в этот вечер и в эту бесконечную ночь: он показал всей стране, что она жива.

Пост в Фейсбуке и обсуждение