Владислава Игнатьевича Стржельчика в БДТ (а потом уже и в городе) все называли «Стрижом»: мало кто выговаривал сложную польскую фамилию — четыре согласные буквы подряд, — чаще говорили «Стрижельчик» (он сначала еще отвечал: «Зовите меня просто — Стриженов!» — потом плюнул и перестал).

Он в БДТ смолоду считался «актером-фрачником» (было в театре и такое амплуа).

Потом как-то все быстро расчухали (еще до Гоги), что он — непревзойденный характерный актер, и он стал играть характерные роли тоже, но амплуа красавца из прежних времен от него всё равно никуда не делось.

У него были какие-то совершенно ослепительно-старорежимные манеры и потрясающая питерская речь, с такими интонациями, каких я вообще мало в жизни слышала (очень похоже говорили наши педагоги в ЛГИТМиКе, многие из которых были старорежимными петербуржцами).

Стрижа в театре любили.

Он был изысканно остроумен, доброжелателен и независтлив. Это ценилось. Кроме того, он, чуть ли не первым в старом БДТ, начал много сниматься, приобрел отдельных от театра поклонников и совсем другие деньги. Так что — кому ему было завидовать-то?

Театр этот был странным созданием — особенно после прихода Гоги. С одной стороны, профессиональных интриганов там и было-то штуки три всего, но интриги там закручивались такие, — не приведи Господь. И даже когда всё уже устаканилось, когда стало ясно, что на «Хозяина» влиять невозможно, что он выслушает всех и всем кивнет, но сделает всё равно по-своему, — интриги продолжали плестись, и каждый новый приходящий в театр актер хлебнул их на себе сполна, столовой ложкой — некоторые не выдерживали и уползали восвояси, зализывая кровавые раны.

Так вот, в интригах никогда не участвовал только Копелян. Вообще. Просто не умел.

Стриж в интригах тоже практически не участвовал. Не выстраивал их, не создавал в театре внутренних группировок — «наши-не наши». Его положение было совершенно незыблемым, прочным, он был занят в репертуаре как мало кто (хотя главных ролей имел не так, чтобы много). Но он умел вовремя, впроброс сказать слово — и интрига, в которой он вообще не участвовал, вспыхивала с неистовой новой силой. Умел. Его это просто забавляло.

И вдруг, впервые после «Варваров», после роскошной роли Цыганова, он вновь получает главную роль.

Не просто главную — а главную-преглавную. Козырную. Старый-престарый еврей Грегори Соломон в «Цене» Артура Миллера.

Но ради этой роли надо было поступиться всем имеющимся у Стрижа багажом: красотой, манерами, немыслимой речью и голосом, ростом, статью — ну, в общем, всем.

Вот сказать, что никто до этой роли даже не подозревал, какого масштаба в театре есть актер — не сказать ничего. Все, кто думал, что знает Стрижа как облупленного, только рты поразевали.

Потому что оказалось, что это артист шекспировского масштаба. Причем, не масштаба роли Хотспера (которого он в театре как раз и играл), а масштаба Короля Лира.

Настоящий Великий Артист.

А потом, после «Цены», он снова «и крутился, и вертелся, и козликом скакал», но все уже понимали — кто перед ними.

Теперь он знаком новым поколениям зрителей только по кино (ну и, возможно, немного по «Пылкому влюбленному»). То есть, про настоящий масштаб таланта Стрижа люди могут хоть что-то понимать лишь по роли генерала Ковалевского из сериала «Адъютант Его Превосходительства».

И только те, кто видел живьем тот спектакль, кто рыдал вместе с этим стариком, знают, чей на самом деле 95-летний юбилей вчера, 31 января, отмечали.

Юбилей великого Артиста.

Пост в Фейсбуке и обсуждение