Конечно, сыгранные им скоты и мерзавцы — великолепны, и напомни любому зрителю его героев из «Кин-дза-дза», «Обыкновенного чуда», Доцента из «Джентльменов удачи», «кинщика» Пашу из «Гори, гори моя звезда», провокатора Харитонова из «Осеннего марафона», да хоть бы и обычного бытового поганца из фильма «Дело Румянцева» — все их вспомнят мгновенно, такие они яркие.

Но всё равно о Леонове говорят, как о «добром артисте».

Еще о нем говорят и пишут как об актере психологической школы», не перевоплощающемся, не «представляющем», а «проживающем».

Мне еще в отрочестве довелось увидеть Леонова на сцене театра им. Станиславского. Два вечера подряд — один раз он был Пичемом в «Трехгрошовой опере», а на следующий вечер — Креонтом в «Антигоне». С той самой поры, когда я слышу, что он, мол, актер сугубо психологической школы, а не мастер перевоплощения — мне смешно. Мне смешно, когда я вспоминаю сыгранных с разницей в год слесаря Приходько из «Белорусского вокзала» и Доцента. А годом раньше — был «иллюзионщик» Паша в «Гори, гори моя звезда». Вот, прям — близнецы, да?

О нем всегда говорили и думали не совсем то, что было на самом деле.

В нем, многогранном, сложном, тонком, чаще предпочитали видеть милого, добродушного, обаятельного, смешного увальня.

В нём, с немыслимой пронзительностью всё понимающем про любовь — до вот этих самых слез всей страны в один и тот же вечер — видели комика, и хоть тресни. И даже памятник поставили напротив Мосфильме не тому, с кем вместе рыдали, а тому, с кем смеялись.

В этой судьбе Леонов был не одинок: трагических Юрия Никулина и Фаину Раневскую, Игоря Ильинского и Георгия Вицина, Ролана Быкова и Евгения Евстигнеева помнят и любят куда меньше, чем их же — гомерически смешных. Ничего не попишешь — так устроены законы восприятия.

…Однажды, на полях моей рукописи Александр Абрамович Аникст размашисто написал: «Детка, Шекспира хвалить уже поздно!». Я тогда сочла, что он абсолютно прав, и вымарала из рукописи все свои восторги по поводу Шекспира, оставив лишь сухой анализ.

Сегодня я считаю иначе.

Я вспоминаю, как мои друзья-актеры, режиссеры, драматурги, звонили мне, и, благодаря меня за статью, зачитывали мне особо полюбившиеся куски. И всегда — всегда-превсегда — это были именно куски, где я заходилась от восторга, а вовсе не те, где был анализ, как мне казалось, тонкий и интересный. Им про восхищение было интереснее.

Эти очень-очень знаменитые, всенародно любимые люди чувствовали себя недохваленными. Речь не о признании и не о народной любви, а именно о похвалах: вот, какой он в этот конкретный миг был потрясающий.

И Евгений Павлович Леонов тоже был «недохваленным». По жизни.

Я перебрала сотни статей о нем и фильмах, где он играл. Всюду концепции и анализ — тонкий и интересный, или потолще и попроще. И нигде про то, как тяжело шлепается на задницу Креонт, царь Фив, как вцепляется руками в венчик волос вокруг ранней лысины, и со слезами умоляет Антигону дать ему возможность оправдать ее.

Как «неудачник» Сарафанов с яростью кричит мальчишке Бусыгину: «А я не верю!», или как безнадежно машет рукой на своих друзей-начальников слесарь Иван Приходько из «Белорусского вокзала»…

Про спектакль театра Маяковского «Дети Ванюшина», и уж тем более, про спектакль Ленкома «Поминальная молитва» написаны горы текстов. В том числе, о мучительной для самого Евгения Павловича теме «безответной» отцовской любви. И практически нигде о том, как Ванюшин просто замирает, спиной к залу, стоит несколько секунд молча, а потом оборачивается — с лицом, залитым слезами. А Тевье-молочник узнает о судьбе своих детей, вздрагивая всем телом, как от удара ногой… И нигде я не нашла описания игры Леонова в «Днях Турбиных» в постановке Михаила Яншина в театре Им. Станиславского.

А ведь о Лариосике-Леонове после премьеры было написано, что «Молодой актер поразительно играет любовь!»…

Кстати, про любовь.

В «Женитьбе» по Гоголю он сыграл Жевакина. Смешного (а кто там не смешон?), нелепого (а кто там не нелеп?).

Но Балтазар Балтазарыч — теперь я совершенно отчетливо это вижу — в самом деле влюбился в Агафью Тихоновну. Первым.

Да, довольно комично, с комичным комментарием («Я большой аматер со стороны женской полноты!»). Он смущенно оправдывается — что невеста ему все равно нравится, хоть и по-французски не говорит, и приданое не так уж привлекательно, и вообще… Он стесняется в этом признаваться, он пожимает плечами, гримасничает и виновато улыбается. Но: ему — единственному — она нравится сама по себе, и шустрый проныра Кочкарев в этот миг оказывается совершенно беспомощен перед этим детским простодушием Жевакина…

В леоновском короле из «Обыкновенного чуда» я всегда видела то же, что и все — хлесткую смешную сатиру. А сейчас, воспроизводя фильм в памяти, вдруг вспомнила, что этот король хотел и не умел любить свою дочь, принцессу. Правда — хотел. Но не умел. И вдруг поняла, что более убийственной характеристики этого персонажа нет и быть не может: хотел, но не умел любить. А мы все эту характеристику просто выпускали из виду — как выразительную, но несущественную краску.

Конечно же, я понимаю, что фильмы «Полосатый рейс» и «Кин-дза-дза», «Джентльмены удачи», «О бедном гусаре замолвите слово» и «Зигзаг удачи» пересматривают и будут пересматривать.

А «Премию» Сергея Микаэляна почти уж и не вспоминают, и не смотрят. Уже второе поколение подрастает, которое не видело, как, сгорбившись, уходит оплеванный бригадир Потапов с заседания парткома. И как в комочек сжимается сердце, когда он уходит…

А еще была рвущая сердце «Донская повесть», где смешной казак-недотепа Яков Шибалок люто любил женщину и революцию. Но революцию — больше…

Я уж не говорю про то, что сегодня почти никто из детей, обожающих мультипликационного Винни-Пуха, даже и не знает, что это Леонов, и вообще, кто он такой… А я, не меньше, чем его Винни, люблю и его сказителя из архангельских поморских сказок… Его знаменитый «пинжак с карманАми» уже стал «мемом». Но, боюсь, что большинство юнцов, отпускающих сегодня эту шутку, даже не знают, кто первым ее произнес…

Нет, это не упрек зрителю. Это упрек себе, работа которой в том и состояла, чтобы донести, дотащить до зрителя то, что он недосмотрел и недослышал сам… Это и моя вина перед великим актером.

…С ним разговаривать было одно сплошное, беспримесное удовольствие. Такой, чистый, такой светлый, с такой трепетной душой человек, доверчивый — совершенно без фиг в карманах.

А вот брать у него интервью было сущей пыткой. Или «да, нет», или «ну, это же не для печати, вы же понимаете!». В первый и в последний раз в жизни у меня не получилось интервью: то, что осталось на бумаге «в сухом остатке», вызывало у меня острый стыд и тошноту, я публиковать эту тупость не хотела ни за что, и с извинениями звонила в газету, объясняя, почему так вышло… Кстати, сейчас уселась искать его интервью, и поняла, к своему счастью, что с Леоновым толком не справился ни один интервьюер, вообще, включая телевизионщиков…

Я очень боялась идти смотреть чеховского «Иванова» в Ленкоме. Плохо себе представляла, как это можно оправдать на сцене, что вот в него — в такого — все без исключения влюблены…

Оказалось, ничего оправдывать и не нужно было. Этот Иванов так тяготился всеобщей бездарной болтовней, так страшно грыз себя, так искренне страдал от неискоренимости пошлости, в том числе и в самом себе; это было так нестандартно и так мощно, — что не восхититься этой недосягаемой строгостью человека к самому себе было просто невозможно. А далеко ли от восхищения до влюбленности?

Леонова и самого обожали.

Публика, которая обычно заходится от красавцев-героев, этого смешного и нескладного дядьку, совсем не похожего на артиста, готова была носить на руках. Но и любовь публики причиняла ему куда больше дискомфорта (а то и реальных бед), чем радости.

Он во всем был «нестандартный»…

Под сотню ролей в кино, за сорок ролей в театре…

И каждую виденную хочется вспомнить, про каждую сказать то самое доброе любящее слово, которого я так избегала при «сочинении концепций»…

Понимаю, что Евгению Павловичу Леонову эти запоздалые сожаления сегодня не нужны. Но, возможно, для того и существуют юбилейные даты, чтобы напоминать себе не о том, что и так очевидно, а о том, что было главным — и невероятным.

Пост в Фейсбуке и обсуждение