«…Вместе с Товстоноговым из БДТ ушла культура, ушла этика. Ушло вообще представление о том, что такое репертуарный театр. Георгий Александрович всегда отделял свои личные привязанности от театра. В театре были актеры. И все руководствовались только интересами театра. Никаких разговоров, кто с кем спит и потому играет, кто чей родственник и потому играет, кто чей друг и потому играет… Этого никогда не было при Товстоногове. Во-вторых, все эти разговоры про плохой характер Крючковой, плохой характер Волкова… Да у кого же из товстоноговских артистов был хороший характер? У Борисова, что ли? Или у Лебедева? Да господь с вами. У всех были характеры. Характер или есть, или его нет. Он не бывает плохой или хороший. Человек может быть плохой или хороший — подлец, негодяй, мерзавец или может быть порядочный человек. А характер, он и есть характер. Художник, он с характером должен быть, а иначе он будет бесцветный.

Есть ли для меня сегодня место в БДТ? Я считаю, что есть.

Кто-то, наверное, считает иначе. Поэтому нас с Ниной Усатовой посадили в гримерную, где вдвоем мы не умещаемся элементарно, даже не мы, а наши кресла не умещаются. Она не маленькая, а крошечная. А все потому, что мы на задних лапках не ходим. Мы ходим, как всю жизнь ходили. Прямо. Не понимаю, почему надо обязательно пытаться людей пригнуть? Зачем? Из пригнутых никаких героев не бывает на сцене. Я не боюсь, что меня выгонят, потому что меня есть за что уважать. И Нина Усатова — гениальная артистка, она соль земли Русской. Поэтому мы с ней где ни сядем, везде будем Усатовой и Крючковой. Даже в коридоре…»

Из интервью Светланы Крючковой «Российской газете»: https://rg.ru/2019/01/24/kriuchkova.

Пост в Фейсбуке и обсуждение

Мне потом сказали, что она попросила организатора концертов, Сергея Новожилова, чтобы он поставил ее в концерт предпоследней. Последней выходила я — после чего крутили короткометражку Максим Пежемский «Переход товарища Чкалова через Северный полюс».

Света в тот вечер не пела, она читала монолог. Я стояла наготове в кулисе.

Когда она закончила, зал был в слезах и я была вся в слезах — тушь текла по щекам, я срочно ее вытирала — мне было на сцену.

Что-то быстро пролепетав прерывающимся голосом, я умчалась за кулисы, и, рыдая, кинулась ей на шею: «Светка, ты даже сама не представляешь, что ты такое есть!».

Она знала, что так будет.

Она срежиссировала это наше примирение.

Больше мы не ссорились никогда.

Пост в Фейсбуке и обсуждение

Она приняла за 10 минут сразу миллион судьбоносных решений, и на 11-й минуте уже начала все эти решения осуществлять…

…Я говорила с ней по телефону в другой раз, и у нее был усталый, измученный, больной голос. Даже издалека было слышно, как человеку нехорошо. И я не могла поверить своим глазам, когда через 2 часа этот же человек летал птицей по сцене, а потом вприпрыжку выбегал (!) на поклоны, заводя своим азартом и весельем молодых партнеров!

Она — человек слова. И дела. И я вновь, с любовью и изумлением, смогла в этом убедиться в мае, во время фестиваля «Виват кино России!», президентом которого она является.

Светик, родной мой, любимый, если бы ты знала, как я тобой горжусь и любуюсь!

Как я счастлива, что ты — мой друг!

С днем рождения, моя драгоценная!

Будь здорова!

А остальное, как всегда, только в твоих руках!

Пост в Фейсбуке и обсуждение

Есть что вспомнить, слава Богу!

Светлана Крючкова (Агафья Тихоновна). Сцена из фильма.

Я своими глазами видела, как она «вредничала» на репетициях Товстоногова, при котором многие другие актеры не то что возражать — дышать боялись. А этой надо было понимать, и хоть тресни. И он, великий и ужасный, от нее это сносил. Зато иногда он показывал ей, что понять можно далеко не все — и она ему верила.

— Светочка, вот выйдите — и засмейтесь!

— Почему, Георгий Александрович?

— Нипочему. Просто выйдите — и засмейтесь!

…Мне знакомый театральный режиссер, много работавший на Западе, объяснял как-то разницу между нашими и «не нашими» актерами. «Не наш» сперва выполнит требование режиссера, каким бы абсурдным оно ни казалось. А потом уже попросит разрешения показать свой вариант. А наш сразу начинает спорить.

…Она тогда просто вышла, без лишних разговоров, засмеялась, как просил режиссер, и мгновенно «попала в роль», расположилась в ней с комфортом и засверкала.

Я помню ее разной.

Молодой и влюбленной, постоянно кем-то восхищающейся — мужем-оператором Юрием Векслером, Олегом Ефремовым, Никитой Михалковым, Алексеем Германом, Юрием Богатыревым, Мариной Цветаевой, Марией Петровых, Анатолием Эфросом.

Сумасшедшей матерью, не знающей тормозов, у которой ее дитя на первом, втором, третьем и тридцать третьем месте — а все остальное пусть подождет.

Язвительной, артистично передразнивающей популярную актрису, «съедающую» все гласные русского языка, или жестко комментирующей опус очередного театрального или кинематографического «новатора», или оценивающей внезапное количество «близких друзей», возникших сразу после смерти известного своей нелюдимостью мастера… Я видела все ее роли в кино. Даже те, которых почти никто не видел и никто не помнит. Хотя таких ничтожно мало. Потому что и в не самых удачных фильмах она играет так, будто сценарий для нее писал Шекспир.

С. Крючкова (Любовь) и С. Юрский (Фарятьев) в спектакле «Фантазии Фарятьева» (1976). Фото — архив театра.

Я видела не все, но очень многое из ее театральных работ. И каждый раз поражалась тому, как она умеет вести свою тему, прочерчивать свою линию, даже если спектакль в целом меньше и проще, чем ее героиня.

Об игре большой актрисы можно писать тома.

О том, как сверкнула глазами из-под очков. Как говорит и говорит, не умолкая, играя сварливую несчастную бабу. Как убийственно холодна и жестока в роли великой императрицы. Как пронзительно несчастна в роли брошенной невесты. Как феерично смешна в роли одесской мамаши. Как ужасна и безжалостна в роли домашнего тирана… Она и страшная, и смешная, и трагическая, и прекрасная, и ужасная — всякая. Если ее спросить, откуда все это, она расскажет, как цепко наблюдательна, как умеет запоминать все, что видит в людях. Но это ничего не объясняет в ее таланте. Когда я была моложе и наивнее, я еще спрашивала ее: «Где ты это берешь?» Сейчас уже не спрашиваю.

Потому что она — умная. И обязательно интересно и умно все расскажет и объяснит, и сама будет искренне верить, что все так и есть, как она объяснила. И, тем не менее, это все будет иметь к реальности самое отдаленное отношение.

Мне кажется, что это в ней самой, в ее человеческой натуре намешано всего и столько, что, порывшись в своих несметных кладовых, она в нужный момент, подобно профессиональному старьевщику, мгновенно выцепит нужное изнутри себя самой, вынесет его на свет Божий и предъявит человечеству в новой роли.

Когда о ней пишут, то свободно, без всякой натяжки, оперируют словами «великая актриса», и от этих слов никого не корежит, потому что все понимают: так оно и есть. А я все время думаю о том, что талант ее — огромный, вне всяких рамок и схем — реализован в лучшем случае наполовину…

И это — несмотря на 25 ролей в театре и около 80 ролей в кино.

С. Крючкова (Аксинья) и О. Борисов (Григорий) в спектакле «Тихий Дон» (1977). Фото — архив театра.

Я даже самой себе, без слов, не умею объяснить, как так получается, что для актрисы ее масштаба у времени — у целой эпохи — нет достойных ролей. Ну нельзя же говорить, что она оказалась крупнее времени, в котором живет? Что она опоздала родиться, застав эпоху великого театра и великого кинематографа на излете. Что она попала в эпоху, когда масштаб и мощь не столько восхищают, сколько страшат, и что режиссеры могут бояться быть задавленными и этим масштабом, и этой мощью.

Времена не выбирают. Это — про нее.

У актрис этого уровня и ранга, способных играть и всеобъемлющую трагедию, и ослепительную комедию, и грозное величие, и падение непостижимой глубины, не может быть ощущения счастливой актерской судьбы. Просто потому, что на них шедевров не напасешься.

Так «неудачницами» в профессии себя ощущали и невероятная Нонна Мордюкова, и великолепная Наталья Гундарева, так не реализовалась даже на сотую долю своего таланта блистательная Екатерина Савинова, так вечными актрисами эпизода всю жизнь прожили Римма Маркова и Майя Булгакова.

Светлане Крючковой повезло в жизни больше, чем многим из них. Ей судьбою было дано немало, а то, чего недодала судьба, она «добирает» сама — читая стихи, доигрывая в них и высокую любовную лирику, так по-настоящему и не сыгранную ею в кино и на сцене, и чистую высокую трагедию, к которой она прикоснулась в своих ролях только краем. Огромная зрительская любовь и профессиональное признание, которыми Крючкова пользуется буквально с первых же своих ролей, — это, конечно, очень важная составляющая часть жизни актрисы.

Но куда деться от мыслей о несыгранных Леди Макбет и Кабанихе, о гоголевской городничихе или королеве Гертруде, о Варваре Степановне Ставрогиной или генеральше Епанчиной? Это уж не говоря об исторических персонажах, которые были бы ей в размер, — царевне Софье, боярыне Морозовой, жене протопопа Аввакума Настасье Марковне…

Что-то невеселые мысли одолели меня в день юбилея любимой актрисы. Что-то мало получается триумфального.

Одно радует: надежда.

Надежда на то, что каждую секунду может свершиться чудо.

Что, откуда ни возьмись, появится кто-то, кто нежданно-негаданно поставит для нее фильм или спектакль. Что вдруг возникнет для нее роль, которая вновь позволит ей взорвать наши представления о невозможном.

Светлана Крючкова находится сегодня в полной силе своего божественного таланта, строгого художественного вкуса, понимания своих возможностей и владения этими возможностями.

Дело осталось за малым: за чудом!

Я написала к твоему юбилею не очень веселую статью — но я уверена, что ты меня непременно поймешь, потому что, мне кажется, я очень понимаю тебя.

Ты невероятная, огромная, удивительная актриса, ты необычайно яркий человек, ты уникум.

Тебя невозможно наградить по достоинству, тебе нельзя присвоить титулов, наград и званий, которые бы тебя украсили, потому что это ты украшаешь любые награды и титулы.

Потому что твое имя — Светлана Крючкова — само себе уже давно и звание, и титул.

С юбилеем, моя дорогая!

Здоровья и счастья тебе!

И обязательно — чуда.

Верю — оно впереди, оно — совсем рядом!

Пост в Фейсбуке и обсуждение

Вообще, Светлана Крючкова всегда и на всех производит впечатление незаурядной крупной личности. Сильной, умной, независимой. Не приемлющей поражения. Это не всем нравилось. И в жизни, и на сцене, и на экране. Ей, кажется, ни разу не приходилось играть женщину легкую, беконфликтную, простую. Простую не в социальном смысле, а в смысле внутренней организации. Даже когда она играет полу-идиоток, в них все равно читается личностная мощь. Как, скажем, в деревенской новобрачной из фильма Ильи Авербаха «Объяснение в любви», или в жене управляющего Баскервиль-холла из «Собаки Баскервилей» Игоря Масленникова, или в перезрелой деве из «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова. Все ее героини всегда были способны на Поступок (как и она сама, настоящая). Ее Аксинья из «Тихого Дона», молодая хозяйка Нискавуори, горьковская Василиса, сыгранные на сцене АБДТ в спектаклях Товстоногова, обладали гигантской внутренней силой, которая всегда оборачивается трагедией в мире, где женщине не положено быть сильной. И кем бы ни были женщины, которых она играла, они всегда были царственны — и судебный секретарь («Старший сын» В. Мельникова), и крановщица со стройки («Премия» С. Микаэляна»), и лесковская Воительница из одноименного фильма А. Зельдовича, и, конечно же, императрица Екатерина Великая («Царская охота» В. Мельникова).

Нередко ее собственные личные качества так неожиданно и точно ложатся на персонажей, которых она играет, что возникает совершенно новая трактовка давно знакомых образов. В ней всегда было удивительное, цементирующее чувство семьи. И когда в исполнении Крючковой на сцене появляются Раневская из «Вишневого сада», брехтовская мамаша Кураж и хозяйка пансиона Милли из спектакля «Прекрасен, чуден белый свет» (по пьесе А. Фугарда «Там живут люди»), то каждая из них оказывается как раз тем «столпом», на котором только и держится непрочное хрупкое строение, которое они считают семьей. Когда ее Раневская узнавала о продаже имения, она — красивая, цветущая, крупная женщина — потрясенно замирала на авансцене, и чем дольше длилось это ее трагическое молчание, тем ярче осознавалась каждым сидящим в зале ужасная утрата. Утрата эпохи прелестных усадеб, утрата поколения людей-бабочек, утрата того волшебного аромата жизни, о котором пожалеют еще не раз.

Крючкова как никто умеет в одно мгновение из дурнушки стать прекрасной, из смешной сделаться трагической. Замороченная крикливая халда из «Родни» Н. Михалкова в мгновение ока превращается в светлое олицетворение дочерней и материнской любви; безмятежно-глупая гоголевская Агафья Тихоновна каменеет от горя и незаслуженного оскорбления как Медея; а напористая профсоюзная активистка из «Старых кляч» Эльдара Рязанова, несмотря на зрелые лета, вдруг оказывается застенчивой и нежной возлюбленной.

Своевольная, Крючкова всегда в жизни делала только то, что хотела, и не было силы, способной ее заставить делать что-то вопреки собственной воле. Творческая зрелость пришла к ней так рано, что юбилеи было впору отмечать всякий раз, как актриса подходила к любой более или менее круглой дате.

Кажется, юбилей (вещь, которую женщины, и в особенности актрисы, не сильно жалуют, а подчас и скрывают) никаких внутренних сдвигов в ней не производит. Она была взрослой и мудрой с рождения, и паспортные данные тут ни при чем. С ее жизненной силой никакие годы не справятся; профессиональный успех сопутствует ей всегда; а зрительская любовь не покидала ее ни на минуту с той самой «Большой перемены». Наверное, поэтому, поздравляя народную артистку России, профессора Светлану Николаевну Крючкову с днем рождения, ей и пожелать хочется не того, чего обычно желают актрисам. Не вечной молодости — а просто здоровья. Не творческого долголетия — а просто работы, хороших ролей. Не успехов — а Свершений. То есть, как раз того, что зависит не от нее, а от Высшей воли. Того, что зависит от нее самой, желать ей незачем: она по самой природе своей, по человеческой и творческой сути — победительница, и по-другому просто не умеет.